В день, когда Ингрид родилась, Ганс Христиан Андерсен перевернулся в гробу.
Свидетелями этого значимого события стали пожилой крот, проживающий в норе возле могильного камня, и Йорген Йоргенсен, студент Копенгагенского университета. В его квартире по улице Принцессы Шарлотты, находящейся всего в нескольких сотнях метров от кладбища, сработал сломанный сейсмограф, купленный два месяца назад на блошинном рынке. Он показал небольшую сейсмическую активность, которую Йорген проигнорировал, посчитав, что задел хлипкий кухонный стол локтем. Крот, занятый в кладовой учетом червей, тоже не придал никакого значения.
Мать Ингрид, Анна-Мария, носила своего первенца тяжело. С первых недель она потеряла интерес к еде, кинофильмам и пешим прогулкам, которыми развлекала себя раньше. Все дни она проводила дома, погруженная в вязкую полудрему, пересматривая закрытыми глазами сюжеты любимых книг. Приходила в себя к вечеру, когда начинали зажигаться первые фонари, открывала все окна в доме и раздевалась почти догола - невыносимый жар, поднимающийся изнутри плоского ещё живота изводил ее. Врачи жар объясняли повышенной чувствительностью, выписывали калий в таблетках и мятный чай на ночь.
Чуть легче стало к концу ноября, когда тело наконец округлилось, словно Анна-Мария накануне проглотила глобус. Она устраивалась в кресле, отодвинутом подальше от дровяной печки, которую не топили с прошлого года, брала чашку из просвечивающего фарфора, наполняла собранным с подоконника снегом и погружала в него пальцы. Жар от этого не спадал, но переставал терзать. В одну из ночей ей приснилось, что она ест сосульку - ее сервировали на серебряном блюде, нарезанной на ровные кружочки, присыпанной ледяной крошкой и солью.
Утром свекровь Магда, пожилая желчная женщина, сказала ей хмуро, трудно подбирая слова:
- Расскажи воде, не смотри в зеркало и плюнь три раза через левое плечо.
Но она пропустила все мимо ушей, раздумывая, как построит для себя во дворе иглу, чтобы провести в нем оставшиеся десять недель.
Ингрид закричала сразу, избавив повитуху от необходимости шлепнуть ее по попе.
Анна-Мария знала, что дети выходят грязными, синюшными, с расплющенным носом и заплывшими веками, похожие на запойного алкоголика Расмуса наутро после пятничной драки, но более некрасивого младенца, чем ее дочь, было невозможно представить. Огромные, светло-голубые глаза сияли на круглом личике, белом и гладком, как тот датский фарфор, полный нерастаявшего снега. Цвет глаз оказался нестерпимо холодным. Анна-Мария почувствовала, что жар, изводивший ее чрево восемь с половиной месяцев, стал угасать.
- Отдай девочку, - осторожно предложила свекровь, - Посмотри, она чужая. Ледяное нутро. Не будет теперь жизни.
Но Анна-Мария только крепче прижимала к себе молчащий сверток.
Ночью Магда пришла в спальню к новорожденной с шелковой подушкой.
- Только для твоего блага, дитя, - сказала она, склонившись над колыбелью.
Ингрид улыбнулась во сне, словно соглашаясь, и распахнула светло-голубые очи.
В детстве Магде удаляли разболевшийся зуб. Высокий доктор, в белом с головы до ног, кивнул такой же белой помощнице, у которой в руках из ниоткуда возникла стеклянная колба с пульверизатором вместо пробки.
- Будет немного холодно, - предупредила она, распыляя бесцветную жидкость, и у Магды онемела вся правая половина лица.
Сейчас у нее отнялась вся левая часть сердца. Оно билось по-прежнему ровно, в полную силу, не торопясь и не пропуская ударов, но теперь оказалось обернутым в ледяную ажурную шаль. Магда ничего не чувствовала к девочке: ни ужаса, ни интереса, ни страха, ни сочувствия, словно в кроватке больше никого не было.
Оставалась еще надежда на фей.
Они пришли на восьмую ночь, заглянули в колыбельку, повисели в оцепенении, потом развернулись и молча вылетели из комнаты. Приготовленное полено феи забрали с собой.
Эрик, отец Ингрид, прислал Анне-Марии записку, что задерживается на буровой еще на полгода, и букетик искусственных незабудок.
——-
В день, когда Ингрид исполнилось шестнадцать, Макс Хансен собирался первый раз в жизни заняться сексом. Он принял душ, нашел чистую майку, вынес из комнаты пустые упаковки от готовой еды и проверил, на месте ли пачка презервативов, которую подарил на день рождения старший брат.
Он познакомился с избранницей он-лайн, на гляциологическом форуме. Его привлекли насмешливый тон и презрительное отношение к книге про фрёкен Смиллу, а ее - цитаты Кеплера из трактата “О шестиугольных снежинках”. Они болтали вечера напролет, обо всем, и никто на свете не понимал его так, как она.
В каждый из тридцати четырех дней их знакомства семнадцатилетний Макс Хансен чувствовал себя счастливчиком, которому удалось встретить родственную душу.
Часом позже, стоя на перроне центрального железнодорожного вокзала, он не мог понять две вещи: почему все его вены ноют от холода, и с какой стати его вообще когда-то интересовали виды снега и льда. Что пытается ему объяснить девочка с короткой стрижкой и светло-голубыми глазами, он даже не слышал.
Ингрид плакала навзрыд, проклиная себя, свою несчастную жизнь и бабку Магду, которой не хватило духа придушить ее в колыбели. Никто из мерзло кутающихся в шарфы, пальто и куртки пассажиров не обращал на нее внимания. Разъехавшись по своим домам, они отогреются возле каминов и электрических батарей, придут в себя, а пока сердце каждого оставалось черствым, как позавчерашняя булка.
Неизвестно, какие именно звезды смахнула хвостом полярная лисица, пробегая по камешкам млечного пути в ночь, когда Анна-Мария сказала Эрику “нет”, которое он расслышал как “да”. Но одна, не успевшая остыть, проходя через небесную твердь, скользнула невинной девушке под расстегнутое до пояса платье, запуталась в кружеве задранных нижних юбок и вынырнула узкой серебряной рыбкой возле готового зачать живота, чтобы будущей зимой на свет появилась девочка. Чувства к ней будут замерзать у каждого, с кем она окажется рядом - так сильно хотелось ее матери, чтобы окоченел на месте Эрик, шарящий по ней горячими руками.
Ни слезами, ни постом, ни молитвами не могла снять с дочери это заклятие бедная Анна-Мария, и несла епитимью, ежедневно записывая в толстую тетрадь напоминания: умыть, причесать, одеть, накормить, обнять ребенка, наличию которого она удивлялась каждое утро.
Отпустил ей грехи второй муж, Густав. Тетрадь с записями он выбросил, Ингрид отправил в закрытую частную школу, а с ней самой был так невыносимо нежен, что она родила ему троих сыновей. Все мальчики вышли темноглазыми и кудрявыми.
- Не реви, - у старухи, усевшейся напротив Ингрид был скрипучий голос. Длинный крючковатый нос почти доставал до выдвинутого вперед подбородка. От ее коричневого, завязанного на два узла платка пахло нюхательным табаком и сливочнымм ирисками.
- В Белом Замке, на самом Севере, по правую руку, от места, куда закатывается Солнце, живет женщина. Поезжай к ней, - каждое свое слово она сопровождала энергичным кивком.
- По какую руку?
- По правую. Избегай цветочниц, не водись с бандитами и, пожалуйста, не перекармливай оленя, медицинская страховка нынче с трудом покрывает даже простой визит к шаману.
______
В день, когда Ингрид добралась до Белого Замка, Кай сложил из льдинок слово Вечность.
- Может, все-таки останешься? - Снежная Королева смотрела, как он завязывает шнурки на ботинках: черные петли выскальзывали из застывших пальцев, не давая затянуть себя в бантики.
- Прости, дорогая, не могу, - Кай наконец справился. - Я и так сегодня задержался - Герда снова будет ворчать.
Он придирчиво рассмотрел себя в зеркале, поправил безупречно уложенные, тронутые серебром волосы, и склонился, чтобы поцеловать ее в щеку.
Королева отвернулась.
- Не дуйся! Наберу тебя, пока! - он прошел мимо застывшей на пороге тронного зала Ингрид, словно она была одним из сугробов, окружавших Белый Замок.
- Здравствуйте, - она хотела добавить “извините”, но знала, что оно останется без ответа - исключений в ее жизни еще не случалось.
Снежная Королева развернулась на высоких каблуках хрустальных туфель, посмотрела на девочку и всплеснула руками:
- Святые тюлени, Ингрид! Где тебя носило? Я посылала за тобой сто раз!
Оцепеневшая от изумления Ингрид так и продолжала стоять, не замечая, как веет вечной мерзлотой от расчерченного на белые и голубые квадраты мраморного пола.
- Принесите ребенку шерстяные носки! - крикнула куда-то Снежная Королева, - Побыстрее, она совсем продрогла!
- Мне уже восемнадцать, - только и смогла промолвить Ингрид.
- Это, конечно, все меняет, - кивнула Королева, - Мне еще раз повторить приказ? Принесите ребенку шерстяные носки!
Полярные дни в Белом Замке текли плавно, их неспешно сменяли полярные ночи. Ингрид никогда не было скучно в этих чертогах. Долгие беседы, званые обеды, чайные церемонии - Снежная Королева развлекала ее как могла.
По вечерам Ингрид делала украшения. Лучше всего у нее выходили ожерелья. Она нанизывала хрупкие снежинки в известном только ей порядке, и как только последняя занимала свое место, они начинали сверкать, как рассыпанная алмазная крошка. Так же ярко сверкали светло-голубые глаза Королевы, любующейся своей девочкой. Странное тепло заполняло ее грудь, разливаясь внутри растопленным медом.
- И давно это у вас? - однажды встревоженно спросил ее придворный лекарь, - Эти ваши ощущения.
- Пустяки, - отмахнулась Снежная Королева, - Я безнадежно бессмертна.
- Ну почему безнадежно? Сейчас лечат все, моя госпожа. Кроме того, мы знаем, - лекарь понизил голос, - Что вас может...
- Убить? - закончила она за него, - И что же?
- Любовь, Ваше Величество…
- Сказки народов крайнего севера! - рассмеялась Королева, - Не будь таким занудой! Как тебя только жена терпит?
- Потепление в грудной клетке, моя госпожа. А что будет дальше? Забьется сердце? Отошлите девчонку восвояси, верните Кая - он всегда портил вам кровь, и это держало вас в отличном тонусе!
- Нет, - Королева встала, давая понять, что аудиенция окончена, - Этого не случится.
- Почему, Ваше Величество?
- Скажи, Ульрих, какое твое любимое ощущение? Может быть запах? Или вкус? - ответила она вопросом на вопрос.
- Пирожки, - лекарь расплылся в улыбке, - Мамины. С семгой… Они делают меня довольным.
- Ингрид. Холод, идущий от нее - мой пирожок с семгой. Понимаешь? Мой личный сорт пломбира. Она делает меня довольной.
- Но моя госпожа, - запростестовал он, - Вы же знаете, пломбир относится к тяжелым наркотикам, и как у любого тяжелого наркотика, у него бывают нежелательные эффекты, а также вырабатывается привыкание. Привязанность - в вашем случае.
- Иди, Ульрих. Я в любой момент могу завязать. Передавай привет маме, - улыбнулась Королева.
Она прошла в спальню к Ингрид, села в низкое, обитое бархатом цвета безлунной ночи кресло и стала смотреть, как полные красок и веселья сны девочки пляшут калейдоскопными отсветами на белой стене.
Снежная Королева растаяла на исходе августа. Лекарь, дежуривший последние двое суток у ее кровати, собрал свой саквояж, надел шляпу и вышел из комнаты, пройдя мимо застывшей в дальнем углу Ингрид, словно она была одной из ледяных фигур, украшающих опочивальню.
В день, когда Ингрид разбила зеркало, Линн Форсберг собралась выйти замуж.
Ее жених долго не решался сделать предложение, но все говорило о том, что это произойдет сегодня. Макс забронировал столик в ресторане и попросил, чтобы она надела его любимое платье - то, с их первого свидания.
- Фру Хансен. Хансен, - примеривала на себя новое имя Линн, приплясывая в одних трусах, сигарета в одной руке, тушь для ресниц - в другой.
Она нарисовала ровные стрелки на веках, тщательно расчесала брови специальной щеточкой и накрасила губы помадой оттенка нюд. Платье из химчистки доставили еще накануне.
Вечер оказался чудесным. Макс, импозантный, обходительный, время от времени дотрагивался кончиками чуть дрожащих пальцев до ее руки и улыбался - его волнение было очень понятно Линн.
Когда оркестр сменил мелодию с джазово-танцевальной на медленную и романтичную, Макс чуть-чуть отодвинул свой стул, протянул руку к внутреннему карману пиджака и застыл на мгновение. Лицо его стало бледным и исказилось, словно что-то причинило острую боль.
- Макс? Ты что-то потерял, - преувеличенно веселым тоном спросила она, всем видом показывая, что ни о чем не догадывается.
- Нет, прости, - Макс растерянно поморгал, - Прости, Линн. Кажется, что-то попало в глаз.
- Дай, я посмотрю?
Он извинился еще раз, вышел из-за стола и спустился на первый этаж ресторана, чтобы пройти через служебную дверь прямо к парковке.
От его внедорожника веяло нестерпимым холодом, будто он доверху был забит мороженым. Макс открыл багажник, нашел свою старую зимнюю куртку, надел ее, застегнув до самого горла и сел в автомобиль.
“Северный полюс”, - вбил он в навигатор прежде, чем завести мотор.
Первое издание трактата “О шестиугольных снежинках” лежало в бардачке на случай, если придется цитировать его Ингрид.
